Готовые рождественские поздравления для ваших близких.

Простое признание

Знаете ли вы N, этот городок в восточной части страны? Если нет, то вы ничего не потеряли. Такие города ужасно похожи друг на друга, и, уж конечно, вам доводилось побывать в одном из таких селений с единственной вымощенной улицей, грязью или пылью по колено — в зависимости от времени года, с тремя церквушками на центральной площади и трижды тремя пивными, с кинотеатром и толпой серых безынтересных людей... тоска... тоска...

Многие годы жил я там. Но вы ведь не знаете меня — стало быть, вы даже представить себе не можете, как я страдал в этом, с позволения сказать, городе. Впрочем, речь пойдет не обо мне, а значит — мои жалобы неуместны. К счастью, я давно переехал в другое место. Я хочу рассказать о единственном стоящем человеке, которого я встретил в этой дыре и которого я до сих пор не забыл. Сейчас поймете, почему.

Он был инженером. Имя вряд ли имеет значение. Мы подружились быстро, без всякого особенного повода. Надо сказать, я обычно с трудом сходился с людьми. У меня всего-то два-три друга — все неисправимые старые холостяки, считающие женитьбу изобретением дьявола. Они часто хвастают, какими хитростями им удалось избежать сетей женского племени. Но идеальная семья инженера тронула что-то даже в моей душе, и я порой задумывался, не сделал ли я огромную глупость, когда 30 лет назад... та девушка... Ах, впрочем, неважно... Уже ведь все равно. Да и я обещал рассказывать об инженере, а не о себе.

Мой знакомый руководил сооружением канала, он поселился в городке, потому что ему было необходимо постоянно инспектировать проведение работ. Внешность у него была обыкновенная, серенький такой человек, среднего роста, лет тридцати пяти, в очках, с несколько поредевшими, но не седеющими волосами. Он обладал широкими познаниями не только в своей области, но вообще был очень эрудирован, при этом скромен и обходителен — ну настоящий интеллигент. Я бы сказал проще — человек.

Мы оба ненавидели то, что называют "социальными условностями". Мы встречались где-нибудь, разговаривали и (потому что и я чего-то понимал в этом мире) отлично понимали друг друга. Я заходил в дом инженера практически каждый день. Именно там я узнал, что такое "очаг", который воспевают поэты. Инженер, его жена, молодая русоволосая женщина, и две малютки-дочери представляли собой полное единство. Дом наполняло спокойствие, умиротворение, гармония и понимание. Мне действительно шло на пользу сменить на один вечер свое полное одиночество на пребывание в этой семье.

Я могу сказать: я был их другом. Правда, очень близким другом я, пожалуй, не был. Инженер никогда не говорил со мной на личные темы. За исключением одного случая, и то невольного, о котором я и хочу рассказать.

Были последние дни апреля, стояла прекрасная погода. Возможно, именно это вызывало на откровения, делало более разговорчивым.

Я ужинал в семье инженера. После еды мы еще остались на какое-то время у стола. Болтали и перешучивались, как обычно. Чуть позже жена стала убирать со стола и ушла вместе с дочерьми на кухню.

Мы остались с инженером с глазу на глаз.

В камине догорал огонь, и отсветы этого пламени создавали в сгущающихся сумерках совершенно особое романтическое настроение. Несколько минут мы зачарованно смотрели на игру пламени. Мои мысли выписывали зигзаги между прошлым и настоящим, пока — я уж и сам не заметил как — слова стали сами собой изливаться из меня. Я рассказал трагедию своей жизни, которая была трагедией только для двадцатилетнего парня, а тогда, по прошествии десяти лет была уже просто воспоминанием, которое уже не причиняло боли. Мне было все равно, слушает меня кто или нет. Я рассказывал как бы для себя эту старую шаблонную историю, которая все же красива для меня, потому что это моя история. Ну вы все знаете эту тысячу раз прожитую и тысячу раз описанную ситуацию: знатная богатая семья... прекрасная девушка... бедный юноша... Тайные свидания... скомканные поцелуи... запреты родителей... расставание... клятвы: всегда! никогда!.. Ну а потом… ничего.

"Так я и остался холостяком", — закончил я, — "и не жалею!" Последние слова я добавил с несколько фальшивым апломбом и деланным жестом. Потом продолжил: "Но с тех пор, как я познакомился с вами…"

Я остановился. Он еще подумает, что я завидую его семейному счастью. Какое-то время царила тишина.

Всё это время инженер сидел, уставившись на огонь неподвижным взглядом. Его губы едва шевельнулись: "С нами?.."

Слова прозвучало как-то странно, очень странно. Что-то совершенно неожиданное было в этом вопросе, будто короткая эта фраза несла в себе горечь и несчастье. Я ничего не мог сказать. Мы долго молчали, потом вдруг инженер, будто разбуженный от заколдованного сна, потянулся, простонал что-то, достал сигарету, закурил и начал рассказывать. Сначала он говорил медленно, будто подбирая слова, потом все более и более связно и бегло:

"Стало быть, ты считаешь, что моя жизнь полна красоты и огромного счастья?.. Возможно, ты прав… Что мы считаем счастьем?.. Я люблю свою семью, мне нравится работа... с людьми я уживаюсь... что ж, счастье... оно и есть. Только вот когда-то..."

Он как будто решился на что-то, и вот его рассказ полился быстрее:

"Знаешь, когда я был еще студентом, я был очень влюблен. Хм, очень влюблен — это, пожалуй, глупая фраза. Можно любить или не любить — это все, любовь нельзя измерить. Но хватит философии… Я учился на инженера, она — на филолога. Она была на два года меня младше. Мы познакомились… не помню где. Студенты легко знакомятся… и полюбили друг друга.

Нет, нельзя сказать, чтобы она была красива. Сокурсники даже подшучивали над моей влюбленностью. Но в ней была какая-то странная красота, особенная сердечность, внутренняя притягательность... я не могу этого объяснить, даже тогда не мог, хотя предпочитал пользоваться точными терминами".

Он слегка улыбнулся.

"Я учился на инженера... Да, вкратце: я влюбился в нее, и не я один — многие студенты разделили мою судьбу. Однако выбрала она именно меня, хотя уже тогда я не был писаным красавцем.

Мы часто встречались... гуляли вместе, болтали... ну и целовались, конечно. Я был счастлив и горд, не только потому, что она меня любила, но больше потому, что она любила меня, а не кого-нибудь другого, более красивого или более умного, чем я, — а ведь у нее был выбор.

Так продолжалось два года за исключением каникул, конечно, когда нам обоим приходилось уезжать из Будапешта. И мы, я уж точно, считали дни до начала нового семестра.

Это чувство было таким необычным для меня! Ты ведь знаешь меня не первый день, тогда я был почти таким же — и вот представь, я писал стихи! Плохие стихи. Но они нравились ей, и кроме нее никто не знал о них. Сокурсники забавлялись уже над одним фактом моей любви в мире логарифмов и компактных множеств. Я сочинял, писал, декламировал... я отдавал стихи ей, потому что она сказала, что они, как и наши поцелуи, касаются только нас.

Мы никогда не заводили серьезных разговоров о будущем. Ни слова о свадьбе. И, на мой взгляд, это было вполне естественно — иначе и быть не может, когда двое любят друг друга. Сначала мне надо было найти хорошую работу, а ей закончить учебу. У меня был ее адрес в студенческом городке, я довольно часто писал. В то время, после окончания университета, я переходил с места на место во Франции — поэтому отвечать мне она не могла.

Говорят, любовь уменьшается пропорционально времени и расстоянию. Возможно, но тогда я — исключение. Мое чувство не изменилось ни на йоту, я любил ее так же, как и прежде, просто я несколько свыкся с этим чувством. Оно стало частью моей жизни, как, скажем, каждодневное чтение газеты. Думается, если бы люди рождались с зубной болью, никто не поверил бы, что зубы могут болеть. Или отсутствие боли рассматривали бы как симптом болезни. Странно, правда?"

Он махнул рукой, будто прогоняя муху.

"Снова я в философию... На чем я остановился? Да… Прошли годы, я работал, думал о ней и был уверен, что и она думает обо мне. Потом пришла эпоха подъема, ты помнишь, наверное — "золотая эра". Я получил хорошую должность на родине. Моей первой мыслью была мысль о ней. И только тогда я осознал, как мало знал о ней. Да, я прекрасно помнил лицо — умей я рисовать, я бы изобразил его точнее, чем фотограф. Но вот ее адрес, в смысле — адрес ее родителей, я не знал. Только название городка, откуда она родом. Я послал письмо без указания улицы и номера дома. Ответ не пришел, письмо не вернулось. У меня не было времени, чтобы отправиться на поиски самому, и не было денег, чтобы нанять кого-нибудь. И я сдался. Я ведь такой: я с готовностью сдаюсь, когда стоило бы побороться.

Однажды я прочел в газете о конкурсе весенних стихотворений о любви. Наиболее удачные появились на страницах газеты. Ты знаешь, как я читаю газеты... Сплошь... Так вот, третье или четвертое там было одно из моих старых "творений"... Не могло быть никакой ошибки — я ведь знаю свои стихи. А то стихотворение, "Простое признание", было моим самым любимым.

Я должен был непременно узнать, кто послал стихотворение. Если она, то я найду ее наконец, если нет... все равно что-то прояснится.

Стихи были опубликованы анонимно. Я писал в редакцию, потом лично зашел туда, но редактор отказывался давать имя и адрес до подведения итогов конкурса. Призом была двухмесячная поездка на двоих на Средиземное море... достаточно большой приз, чтобы урезонивать меня. Но я не сдавался… В конце концов, редактор согласился передать мое письмо приславшему стихотворение. Я сразу принялся писать. Любовь переполняла меня, как бы прорвав плотину многолетнего молчания... признания, просьбы, упреки и снова признания...

Письмо ушло. Следующие несколько месяцев я ходил, как лунатик. Я и ждал ответа, и боялся его. Может, все уже напрасно? Ведь жизнь моя вроде упорядочилась... Возможно, что и у нее все не так плохо... А теперь? Всё перевернётся? Стоит ли? Но письмо уже ушло..."

Он остановился на какое-то время, будто чего-то припоминая. Он жадно затянулся дымом сигареты, которая уже почти догорела, выдохнул дым и долго смотрел на его замысловатое движение. Я нетерпеливо ждал продолжения, мне хотелось воскликнуть: "Ну? И это была она?" Но я сдержал свой мальчишеский порыв.

Инженер продолжил: "Прошло почти два месяца, когда пришел ответ. Я думал, сердце мое разорвется на кусочки, когда я увидел знакомый почерк на конверте. Наверное, несколько часов я просидел за столом, пока не отважился раскрыть конверт.

Да. Это была она. Она, она, она. Это она прислала стихотворение в газету, она и сейчас хранит мои стихи вместе с воспоминаниями. Она не забыла меня, никогда не забудет, она ждала, даже сейчас ждет, любит меня. Хочу ли я приехать к ней?"

Ну ладно, хватит. Я уже вполне мог представить, чем это кончилось. Конечно, хэппи-энд, я ведь видел уже его — это счастливое семейство.

"Дружище, ты можешь уже остановиться. Настоящий роман! Итак, в конце концов, ты нашел свою возлюбленную, свою жену. Ты счастливчик, старина!.."

Инженер посмотрел на меня впервые за все время своего рассказа. Он снова затянулся табачным дымом, отвел глаза к камина, который уже практически догорел. Темнота уже сгустилась, и я мог едва видеть его лицо. Мне стало как-то не по себе. Мои слова, так весело брошенные в эту комнату, завязли в сгущавшейся темноте. Я не смел больше говорить, а мой друг сидел без движения.

Мы сидели так несколько минут. Я уже понял, что произойдет что-то совсем необычное. Наконец, инженер пошевелился в своем кресле, бросил погасший окурок в камин и заговорил необычно хриплым голосом: "Письмо... То письмо... Оно вчера пришло".